Василий Аксенов: Майя - главная любовь
Василий Аксенов - наш герой.
Фото: ТАСС
- Вася, давай поговорим о любви. У Тургенева была Виардо, у Скотта Фитцджеральда - Зельда, у Герцена - Наташа, не будь ее, не родилась бы великая книга «Былое и думы». Что такое для писателя его женщина? Случалось в твоей жизни, что ты писал ради девушки, ради женщины?
- Так не было... Но все же такое возвышенное было. И наша главная любовь - я не знаю, как Майя на это смотрит, но я смотрю так: Майя, да.
«Отдай Майю...»
- Хорошо помню: Дом творчества в Пицунде, ты появляешься с интересной блондинкой, и все шушукаются, что, мол, Вася Аксенов увел жену у известного кинодокументалиста Романа Кармена...
- Я ее не уводил. Она была его женой еще лет десять.
- Ты с ним был знаком?
- Нет. Я один раз ехал с ним в «Красной стреле» в Питер. Я был под банкой. А я уже слышал о его жене. И я ему говорю: правда ли, что у вас очень хорошенькая жена? Он говорит: мне нравится. Так он сказал, и может, где-то отложилось.
- Сколько лет тебе было?
- Года 32 или 33. Я был женат. Кира у меня была жена. Кира - мама Алексея. И с ней как-то очень плохо было... На самом деле мы жили, в общем, весело. До рождения ребенка, до того, как она так располнела...
- Все изменилось оттого, что она располнела? Тебя это стало... обижать?..
- Ее это стало обижать. Я к этому времени стал, ну, известным писателем. Шастал повсюду с нашими тогдашними знаменитостями... разные приключались приключения... она стала сцены закатывать...
- А начиналось как студенческий брак?
- Нет, я уже окончил мединститут в Питере. И мы с другом поехали на Карельский перешеек, наши интересы - спорт, джаз, то-се. И он мне сказал: я видел на танцах одну девушку... Она гостила там у своей бабушки, старой большевички. Та отсидела в тюрьме, ее только что отпустили, это был 1956 год. А сидела она с 1949-го...
- И твоя мама сидела...
- Моя мама сидела в 1937-м. А Кирину бабушку каким-то образом приплели к делу Вознесенского...
- Какого Вознесенского?
- Не Андрея, конечно, а того, который направлял всю партийную работу в Советском Союзе. Его посадили и расстреляли. Приходил его племянник, который рассказывал, как тот сидел в тюрьме в одиночке и все время писал письма Сталину, что ни в чем не виноват. И вдруг в один прекрасный момент Политбюро почти в полном составе вошло в его камеру, и он, увидев их, закричал: я знал, друзья мои, что вы придете ко мне! И тогда Лазарь Каганович так ему в ухо дал, что тот оглох.
- Зачем же они приходили?
- Просто посмотреть на поверженного врага.
- Садисты...
- А Кира кончала институт иностранных языков и пела разные заграничные песенки очень здорово...
- И твое сердце растаяло.
- Вот именно. А потом... всякие штучки были...
- Штучки - любовные увлечения?
- Любовные увлечения. Это всегда по домам творчества проходило. И вот как-то приезжаем мы в Дом творчества в Ялте. Там Поженян, мой друг. Мы с ним сидим, и он потирает ручки: о, жена Кармена тут...
- Потирает ручки, думая, что у тебя сейчас будет роман?
- Он думал, что у него будет роман. Она только что приехала и подсела к столу Беллы Ахмадулиной. А мы с Беллой всегда дружили. И Белла мне говорит: Вася, Вася, иди сюда, ты знаком с Майей, как, ты не знаком с Майей!.. И Майя так на меня смотрит, и у нее очень измученный вид, потому что у Кармена был инфаркт, и она всю зиму за ним ухаживала, и, когда он поправился, она поехала в Ялту. А потом она стала хохотать, повеселела. А в Ялте стоял наш пароход «Грузия», пароход литературы. Потому что капитаном был Толя Гарагуля, он обожал литературу и всегда заманивал к себе, устраивая нам пиры. И вот мы с Майей... Майя почему-то всегда накрывала на стол, ну как-то старалась, я что-то такое разносил, стараясь поближе к ней быть...
- Сразу влюбился?
- Да. И я ей говорю: вот видите, какая каюта капитанская, и вообще как-то все это чревато, и завтра уже моя жена уедет... А она говорит: и мы будем ближе друг к другу. Поженян все видит и говорит: я ухожу... И уплыл на этой «Грузии». А мы вернулись в Дом творчества. Я проводил Киру, и начались какие-то пиры. Белла чего-то придумывала, ходила и говорила: знаете, я слыхала, что предыдущие люди закопали для нас бутылки шампанского, давайте искать. И мы искали и находили.
- Развод Майи был тяжелым?
- Развода как такового не было, и не было тяжело, она хохотуха такая была. Все происходило постепенно и, в общем, уже довольно открыто. Мы много раз встречались на юге, и в Москве тоже. Я еще продолжал жить с Кирой, но мы уже расставались. Конечно, было непросто, но любовь с Майей была очень сильная... Мы ездили повсюду вместе. В Чегет, в горы, в Сочи. Вместе нас не селили, поскольку у нас не было штампа в паспорте, но рядом. За границу, конечно, она ездила одна, привозила мне какие-то шмотки...
- Время самое счастливое в жизни?
- Да. Это совпало с «Метрополем», вокруг нас с Майей все крутилось, она все готовила там. Но это уже после смерти Романа Лазаревича. Мы в это время были в Ялте, ее дочь дозвонилась и сказала.
- Он не делал попыток вернуть Майю?
- Он нет, но у него друг был, Юлиан Семенов, он вокруг меня ходил и говорил: отдай ему Майку.
- Что значит отдай? Она не вещь.
- Ну да, но он именно так говорил.
«Ванечке было 26 лет...»
- У тебя нет привычки, как у поэтов, посвящать вещи кому-то?
- Нет. Но роман «Ожог» посвящен Майе. А рассказ «Иван» - нашему Ванечке. Ты слышала, что случилось с нашим Ванечкой?
- Нет, а что? Ванечка - внук Майи?
- Ей внук, мне был сын. Ему было 26 лет, он кончил американский университет. У Алены, его матери, была очень тяжелая жизнь в Америке, и он как-то старался от нее отдалиться. Уехал в штат Колорадо, их было три друга: американец, венесуэлец и он, три красавца, и они не могли найти работы. Подрабатывали на почте, на спасательных станциях, в горах. У него была любовь с девушкой-немкой, они уже вместе жили. Но потом она куда-то уехала, в общем, не сладилось, и они трое отправились в Сан-Франциско. Все огромные такие, и Ваня наш огромный. Он уже забыл эту Грету, у него была масса девушек. Когда все съехались к нам на похороны, мы увидели много хорошеньких девушек. Он жил на седьмом этаже, вышел на балкон... Они все увлекались книгой, написанной якобы трехтысячелетним китайским мудрецом. То есть его никто не видел и не знал, но знали, что ему три тысячи лет. Я видел эту книгу, по ней можно было узнавать судьбу. И Ваня писал ему письма. Там надо было как-то правильно писать: дорогому оракулу. И он якобы что-то отвечал. И вроде бы он Ване сказал: прыгни с седьмого этажа...
- Какая-то сектантская история.
- Он как будто и не собирался прыгать. Но у него была такая привычка - заглядывать вниз...
- Говорят, не надо заглядывать в бездну, иначе бездна заглянет в тебя.
- И он полетел вниз. Две студентки тогда были у него. Они побежали к нему, он уже лежал на земле, очнулся и сказал: я перебрал спиртного и перегнулся через перила. После этого отключился и больше не приходил в себя.
- Как вы перенесли это? Как Майя перенесла?
- Ужасно. Совершенно ужасно. Начался кошмар.
- Когда это случилось?
- В 1999 году. Мы с ним дружили просто замечательно. Как-то он оказался близок мне. Лучшие его снимки я делал. Я еще хотел взять его на Готланд. Я, когда жил в Америке, каждое лето уезжал на Готланд, в Швецию, там тоже есть дом творчества наподобие наших, и там я писал. Этот дом творчества на вершине горы, а внизу огромная церковь святой Марии. Когда поднимаешься до третьего этажа, то видишь химеры на церкви, они заглядывают в окна. Я часто смотрел и боялся, что химера заглянет в мою жизнь. И она заглянула. Майя была в Москве, я - в Америке. Мне позвонил мой друг Женя Попов и сказал...
- Мне казалось, что, несмотря ни на что, жизнь у тебя счастливая и легкая.
- Нет, очень тяжелая.
- Ты написал рассказ о Ванечке - тебе стало легче? Вообще, когда писатель перерабатывает вещество жизни в прозу, становится легче?
- Не знаю. Нет. Писать - это счастье. Но когда пишешь про несчастье - не легче. Она там в рассказе, то есть Майя, спрашивает: что же мы теперь будем делать? А я ей отвечаю: будем жить грустно.
«Они хотели убить меня»
- Вася, а зачем ты уехал из страны - это раз и зачем вернулся - два?
- Уехал, потому что они меня хотели прибрать к рукам.
- Ты боялся, что тебя посадят?
- Нет. Убьют.
- Убьют? Ты это знал?
- Было покушение. Шел 1980 год. Я ехал из Казани, от отца, на «Волге», летнее пустое шоссе, и на меня вышли «КамАЗ» и два мотоцикла. Он шел прямо мне навстречу, они замкнули дорогу, ослепили меня...
- Ты был за рулем? Как тебе удалось избежать столкновения?
- Просто ангел-хранитель. Я никогда не был каким-то асом, просто он сказал мне, что надо делать. Он сказал: крути направо до самого конца, теперь газ, и крути обратно, обратно, обратно. И мы по самому краю дороги проскочили.
- А я считала тебя удачником... Ты так прекрасно вошел в литературу, мгновенно, можно сказать, начав писать, как никто не писал. Работа сознания или рука водила?
- В общем-то рука водила, конечно. Я подражал Катаеву. Тогда мы с ним дружили, и он очень гордился, что мы так дружны...
- Ты говоришь о его «Алмазном венце», «Траве забвения», о том, что стали называть «мовизмом», от французского «мо» - слово, вкус слова как такового? А у меня впечатление, что сперва начал ты, тогда и он опомнился и стал по-новому писать.
- Может быть. Вполне. Он мне говорил: старик, вы знаете, у вас все так здорово идет, но вы напрасно держитесь за сюжет, не надо развивать сюжет.
- У тебя была замечательная бессюжетная вещь «Поиски жанра» с определением жанра «поиски жанра»...
- К этому времени он с нами разошелся. Уже был «Метрополь», а он, выступая на свое 80-летие по телевизору, сказал: вы знаете, я так благодарен нашей партии, я так благодарен Союзу писателей... Кланялся. Последний раз я проезжал по Киевской дороге и увидел его - он стоял, такой большой, и смотрел на дорогу... Если бы не было такой угрозы моим романам, я бы еще, может, не уехал. Были написаны «Ожог», «Остров Крым», масса задумок. Все это не могло быть напечатано здесь и стало печататься на Западе. И на Западе же, когда я начал писать свои большие романы, произошла такая история. Мое главное издательство «Рэндом Хаус» продалось другому издательству. Мне мой издатель сказал: не волнуйся, все останется по-старому. Но они назначили человека, который сперва присматривался, а потом сказал: если вы хотите получать прибыль, вы должны выгнать всех интеллектуалов.
- И ты попал в этот список? Прямо как у нас.
- Приноси доход или пропадешь - у них такая поговорка. Этот человек стал вице-президентом издательской компании, и я понял, что моих книг там больше не будет. И я вдруг понял, что возвращаюсь в Россию, потому что опять спасаю свою литературу. Главное, я вернулся в страну пребывания моего языка.
- Вася, ты жил в Америке и в России. Что лучше для жизни там и здесь?
- Меня греет то, что в Америке читают мои книги. Это, конечно, не то, что было в СССР... Но меня издают тиражами 75 тысяч, 55 тысяч...
- Но я спрашиваю не о твоих эгоистических, так сказать, радостях, я спрашиваю о другом: как устроена жизнь в Америке и как устроена у нас?
- В Америке удивительная жизнь на самом деле. Невероятно удобная, уютная. Во Франции не так уютно, как в Америке.
- В чем удобство? К тебе расположены, тебе улыбаются, тебе помогают?
- Это тоже. Там много всего. Там университет берет на себя множество твоих забот и занимается всей этой бодягой, которую представляют формальности жизни, это страшно удобно.
- А что ты любишь в России?
- Язык. Мне очень язык нравится. Больше ничего не могу сказать.
- Кому и чем чувствуешь ты себя обязанным в жизни?
- Я сейчас пишу одну штуку о моем детстве. Оно было чудовищным. И все-таки чудовище как-то давало мне возможность выжить. Мама отсидела, отец сидел. Когда меня разоблачили, что я скрыл сведения о матери и об отце, меня выгнали из Казанского университета. Потом восстановили. Я мог загреметь на самом деле в тюрьму. Потом такое удачное сочетание 60-х годов, «оттепели» и всего вместе - это закалило и воспитало меня.
- Ты чувствовал себя внутри свободным человеком?
- Нет, я не был свободным человеком. Но я никогда не чувствовал себя советским человеком. Я приехал к маме в Магадан на поселение, когда мне исполнилось 16 лет, мы жили на самой окраине города, и мимо нас таскались вот эти конвои, я смотрел на них и понимал, что я не советский человек. Совершенно категорично: не советский. Я даже один раз прицеливался в Сталина.
- Как это, в портрет?
- Нет, в живого. Я шел с ребятами из строительного института по Красной площади. Мы шли, и я видел Мавзолей, где они стояли, черные фигурки справа, коричневые слева, а в середине - Сталин. Мне было 19 лет. И я подумал: как легко можно прицелиться и достать его отсюда.
- Представляю, будь у тебя что-то в руках, что бы с тобой сделали.
- Естественно.
- А сейчас ты чувствуешь себя свободным?
- Я почувствовал это, попав на Запад. Что я могу поехать туда-то и туда-то, в любое место земного шара, и могу вести себя, как захочу. Вопрос только в деньгах.
- Как и у нас сейчас.
- Сейчас все совсем другое. Все другое. Кроме прочего, у меня два гражданства.
- Если что, будут бить не по паспорту.
- Тогда я буду сопротивляться.
- Возвращаясь к началу разговора, женщина для тебя, как писателя, продолжает быть движущим стимулом?
- Мы пожилые люди, надо умирать уже...
- Ты собираешься?
- Конечно.
- А как ты это делаешь?
- Думаю об этом.
- Ты боишься смерти?
- Я не знаю, что будет. Мне кажется, что-то должно произойти. Не может это так просто заканчиваться. Мы все дети Адама, куда он, туда и мы, ему грозит возвращение в рай, вот и мы вслед за ним...
ИЗ ДОСЬЕ «КП»
Василий Аксенов. Родился 20 августа 1932 года в Казани в семье партийных работников. Родители арестованы в 1937 году, осуждены на 10 лет.
Окончил Ленинградский медицинский институт в 1956 году. Три года работал врачом.
Автор около 30 повестей и романов: «Коллеги», «Звездный билет», «Апельсины из Марокко», «Затоваренная бочкотара», «Поиски жанра», «Остров Крым», «Ожог», «Скажи изюм», «В поисках грустного бэби», «Московская сага», «Москва-ква-ква», «Вольтерьянцы и вольтерьянки», «Редкие земли» и др. Участник неподцензурного альманаха «Метрополь».
В 1980 году, выехав в США, был лишен советского гражданства. Преподавал в Вашингтоне, в Университете Джорджа Мейсона. Гражданство вернули в 1990 году.
Награжден французским Орденом литературы и искусства. Лауреат русского «Букера».
БЛИЦ-ОПРОС
- Что значит красиво стареть?
- Это ты у меня взяла?
- У себя, а у тебя есть такой вопрос?
- По-моему, есть.
- И какой ответ?
- Я не помню.
- А сымпровизировать?
- Все-таки не сдаваться, а как-то кружиться.
- Как бы ты прожил свою жизнь, если бы не стал писателем?
- Не могу себе представить.
- Какое главное свойство твоего характера?
- Я люблю писать.
- А что в других людях тебе нравится больше всего?
- То, что они не любят писать.
- Есть ли у тебя какой-нибудь девиз жизненный или жизненное правило?
- Я считаю, что надо все время писать. Раз ты писатель, то, когда ты пишешь, у тебя все должно гармонично получаться.