"Как живой – и уши, и глаза!": вдова Этуша отвоевала мемориальную доску мужу
Скульптор Филипп Трушин и памятная доска Владимиру Этушу
Фото: Александр ШПАКОВСКИЙ
«Покажи да покажи», – упрашивали вдову Владимира Этуша рассекретить вид будущей мемориальной доски друзья, подруги и пользователи соцсетей. Но упрямица стояла на своем. Говорила: не время, подождем до осени.
Правда, кое-какие сведения все же просачивались. В конце лета Елена Этуш, особо не скрываясь, появилась на защите одного выпускника Суриковской академии ваяния и зодчества, а неделю назад разместила в фейсбуке фотографию. Елена стоит с букетом цветов, а рядом – он, Филипп Трушин: симпатичный молодой человек с окладистой бородой и в голубом снуте. За него вдова актера выдержала настоящий бой, отвоевав для 22-летнего скульптора честь быть автором мемориальной доски ее мужу, всеми любимому актеру Владимиру Этушу.
Первое интервью после открытия доски, состоявшегося 13 ноября, Филипп Трушин дал «Комсомолке».
ПЕРВЫМ ДЕЛОМ Я ПОПРОСИЛ У ВДОВЫ БОТИНКИ ЭТУША
– Филипп, как тебе, еще студенту, удалось получить заказ на выполнение доски Владимиру Этушу?
– На самом деле случай помог: меня посоветовал экскурсовод Новодевичьего кладбища (актер был похоронен там год назад. – «КП»). Елена Этуш искала, кто может переделать доску одного известного скульптора, потому что на ней Владимир Этуш был совсем не похож на себя, а я предложил: давайте я не буду ничего переделывать, а сделаю свой вариант.
– Елена говорит, что когда ты пришел к ней в гости, то первым делом попросил не фотографии, а обувь Владимира Абрамовича...
– Да, ботинки для скульптора очень важны, они дают четкую и честную характеристику человека. Вообще, скульпторы, принимаясь за работу, обязательно смотрят одежду: она позволяет понять масштабы личности (смеется).
– Что «сказали» ботинки Этуша?
– Он был аккуратный пижон, со вкусом, со своим немного старомодным, но гармоничным стилем. Ботинки у него были почти новые, кстати. Однажды мне досталась «громкоговорящая» обувь. Я делал надгробие коптевскому авторитету, и у него были очень характерные ботинки – с квадратными носами, любимые братвой в девяностые, и пиджачок шире, чем нужно.
– Я слышала, что вас преподаватели осуждали за эту работу. Как вы на нее согласились?
– А мне все интересно. Почему нет? Я и в Храме Вооруженных Сил работал, вон грамота висит. Делал фасад, большую часть левого ангела делал...
Филипп Трушин в своей мастерской
Фото: Александр ШПАКОВСКИЙ
ЗА ЧТО МАСТЕРА РАСКРИТИКОВАЛИ ДОСКУ ЭТУШУ
– Многие говорят, что Этуш получился как живой: под разными углами меняет выражение лица. В чем фокус?
– Все дело в глазах. Если они правильно вылеплены, то выражение лица будет живое. В свое время я очень страдал, что не могу лепить глаза: подходил ко всем, спрашивал, как надо, но никто ничего не говорил. Да и мало кто умеет глаза лепить, если честно.
В итоге я долго разглядывал работы Матвея Манизера и Евгения Вучетича и догадался. Самый выразительный взгляд умел делать Вучетич: его скульптуры смотрят.
– В чем хитрость?
– Самое сложное – эффектно поймать зрачок и поставить блик.
– Что еще ты считаешь своей удачей в доске Этушу?
– В Риме я увидел скульптуру Джованни Бернини «Экстаз святой Терезы», и мне захотелось дать такую же плановость: первый план, второй, третий. Поэтому я и драпировки добавил, и на третьем плане разместил театр имени Вахтангова.
– Во время защиты работы преподаватели критиковали тебя за барочность. Сказали, что ты обрезал руку и прикрыл тряпочкой. Вообще, у меня сложилось впечатление, что ругали тебя больше всех, и в этом было много личного. Расскажешь, чем насолил?
– Дело в том, что они навязывают свое мнение, выпускают из стен академии клонов Александра Рукавишникова. Хотят чтобы все было, как они хотят...
А я же художник! Какой мне смысл подстраиваться?!
– Что они хотели от доски Этушу?
– Чтобы я ее не выставлял. Мне накануне защиты звонил декан и говорил: не вздумай даже. Но почему я должен кому-то подчиняться? Мне, например, нравится реализм, а им не нравится: попробуй, сделай что-то в реалистическом ключе – и тебя обвинят в шиловщине.
Но мы же живем в свободное время, каждый делает, как хочет. Это не Советский Союз...
– У тебя вообще есть учителя или ты сам по себе такой талантливый?
– Моим мастером был Михаил Переяславец, но он умер в августе этого года. А вообще, мы были дружны с Матвеем Манизером. Я занимался в Центральной художественной школе, где учились Гелий Коржев и Коровин. И однажды меня, еще школьника, взяли в мастерскую Манизера. Я тогда был просто поражен! И еще я горжусь, что он однажды правил мне рисунок. Он никому не правил, даже жене.
– И он на смертном одре сказал, что ты его последний ученик?
– Нет, это я так считаю и всем говорю. Сейчас я работаю над надгробным памятником Манизеру.
Многие говорят, что Этуш получился как живой
Фото: Александр ШПАКОВСКИЙ
НАЙТИ РАБОТУ НА КЛАДБИЩЕ – ОГРОМНОЕ ВЕЗЕНИЕ ДЛЯ СКУЛЬПТОРА
– Говорят, у молодых скульпторов сегодня нет другой работы, кроме как на кладбище. Это правда?
– Ой, найти себе работу на кладбище – это огромное везение, на кладбище не всех берут. Чаще всего молодые скульпторы идут «неграми» в мастерские своих мастеров. Но мне повезло, я работаю на кладбище, это во-первых. А во-вторых, кладбищенская тема мне интереснее городской. На кладбище не мешают: делай, что хочешь, и никто тебе не скажет, что сегодня не в моде реализм, а барочные складки делать нельзя.
Мне нравится, что я могу работать в свое удовольствие и вносить новое веяние в кладбищенскую скульптуру. Сейчас, кстати, у меня интересный проект, делаю с нуля надгробие одному чиновнику: и скульптуру, и фундамент. Не могу сказать, кому, но позову, когда все будет готово.
– Правда, что это ты вернул украденный барельеф на могилу Таирову (Александр Таиров, знаменитый советский театральный режиссер. – «КП»)?
– Да, вандалы в прошлом году сбили с надгробия металлический барельеф – изображение его музы Алисы Коонен.
– Но я знаю, что эту часть купил на аукционе один коллекционер и пообещал то ли вернуть, то ли сделать защитницей кладбищ.
– Нет, он ничего так и не вернул, просто в один прекрасный момент ко мне обратилась Анастасия Вертинская и попросила помочь. В результате я вычислил размеры по следу от эпоксидной смолы, который оставался на камне, вылепил новый барельеф и попал почти на сто процентов в размер.
"Но мы же живем в свободное время, каждый делает, как хочет. Это не Советский Союз..."
Фото: Александр ШПАКОВСКИЙ
ЭТУШ В ПЛАЩ-ПАЛАТКЕ: КАКИМ БУДЕТ ПАМЯТНИК АКТЕРУ
– Почему у нас делают такие невзрачные мемориальные доски?
– Я не знаю. Мне кажется, они просто скучноваты. Но мне очень нравятся работы Алексея Елецкого, это лучший наш скульптор-портретист.
– А Никас Сафронов – хороший художник?
– Смотря с кем сравнивать, каждый художник реализует свой внутренний мир как умеет. Знаешь, я раньше любил покритиковать, но теперь ограничиваю себя в этом удовольствии. Я пришел к выводу, что критерий может быть только один: нравится или не нравится.
– Тебе нравилось работать над доской Владимиру Этушу?
– Очень нравилось. Работа шла легко, и еще меня преследовали разные знаки.
Например, мы с другом пришли к дому, чтобы измерить размеры второй доски, которая там висит. По правилам ведь, если на доме есть доска, то вторая должна быть такая же по размеру. И тут я с ужасом понял, что доска висит высоко, а у меня нет никакой лестницы или табуретки. Что делать: я прыгал-прыгал, но достать не мог. И вдруг мимо проходят какие-то готы, представь себе, с лестницей! Они говорят: «О, парень, похоже наша стремянка тебе пригодится». Я был потрясен и еще тогда понял, что все будет хорошо.
– А почему все должно было быть плохо?
– Были сомнения. Мои преподаватели почти полным составом сидят в художественном совете. Запросто могли бы не пропустить доску. Чисто из-за субординации: ведь я, студент, выхожу с ними на один уровень городского конкурса. Небывалое дело!
И я понимаю, что победил только благодаря Лене Этуш. Она пробила, она настаивала, она боролась и в результате убедила всех. Исключительно благодаря ее настойчивости и упорству выиграла моя доска, а не чья-то еще.
– Во время защиты тебе ехидно так сказали: ну ничего, тебе еще проходить художественный совет. Что имелось в виду, если доска к тому времени уже прошла все советы?
– Дело в том, что мы с Еленой задумали большой памятник Владимиру Абрамовичу...
– Уже есть макет?
– Да, мы поставили задачу раскрыть образ военного артиста, чтобы война была и театр был. Я придумал, что Этуш будет стоять в плащ-палатке, и одна пола так заворачивается по-барочному.
– Филипп, а ты не думал, что тебе было бы хорошо родиться в XVII, XVIII веке, во времена барокко, которое ты любишь?
– Конечно, нет. Я очень рад, что живу в наше время, потому что, во-первых, можно посмотреть глобальный пласт искусства. А во-вторых, сейчас расцвет технологий. Куча новшеств, новых материалов. Сейчас я начал изучать 3D моделирование, купил станок, который режет по дереву объемные фигуры. Это чудо что такое! Я думаю, что Микеланджело, если бы попал в наше время, восхитился бы и не захотел назад.
КОММЕНТАРИЙ
ЕЛЕНА ЭТУШ: "ЭТА ДОСКА – ЧУДО КАКОЕ-ТО!"
– Эта доска – чудо какое-то. Я выхожу к ней несколько раз в день и наглядеться не могу, – признается «КП» вдова актера Елена Этуш. – Все так: и рука, и уши, и глаза. А ведь мне говорили: изображение на досках не может быть похожими. Если на сорок процентов получится сходство – считай, уже удача.
А я считаю, что Владимир Абрамович помог. Это он захотел, чтобы доска ему была установлена человеческая, а не абстрактная какая-нибудь.
Меня немножко огорчает только то, что памятник начал темнеть. Это бронза, ничего не поделаешь. Светлые части, которые отмывались вручную, рано или поздно сольются с общим фоном. Сейчас цвет идеальный, но мне не хотелось бы, чтобы доска потемнела еще. Поэтому мы договорились с Филиппом, что при необходимости весной будем обновлять доску. Поставим леса, снова выбелим брови и руку, если они потемнеют.