Премия Рунета-2020
Калининград
+11°
Boom metrics
Звезды17 декабря 2020 11:34

Актер Игорь Золотовицкий: Зрители приходят в театр как с другой планеты

Заслуженный артист России побывал в Калининграде со спектаклем «Дом» по пьесе драматурга Евгения Гришковца и ответил на вопросы «Комсомолки». Так завершился фестиваль искусств «Балтийские сезоны».
В спектакле «Дом» Игорь Золотовицкий играет уже почти 10 лет

В спектакле «Дом» Игорь Золотовицкий играет уже почти 10 лет

Фото: Станислав ЛОМАКИН

Теплый запах дома

- Спектакль, который вы представили калининградцам, называется «Дом». Каким вам запомнился ваш дом детства в Ташкенте?

- Я помню его еще до ташкентского землетрясения в 1966 году. А тогда было страшно. Мои родители были эвакуированы в Ташкент, когда началась война, они хорошо помнили тот ужас. И когда произошло это землетрясение, стали кричать: «Война, война началась!». Так они тогда подумали…

Когда я последний раз был в Ташкенте с гастролями, проезжал мимо своего дома, своей квартирки, в которой прожил 11 лет. А я не был в этом местечке с тех пор, как родителей не стало. Так вот, подъезжаю на такси, и выходит соседка, увидела меня и говорит так спокойно: «О, Игорь, привет!». Как будто я и не уезжал никуда, как будто я там уже 40 лет без малого не живу. Это было прекрасно. Я сразу подумал о том, какая у нас была огромная страна, невероятная. Именно страна, а не империя.

Детство у меня ассоциируется с запахами. Ташкент - плов, шашлык, сухофрукты. Сейчас это приобрело невероятные формы каких-то фантасмагорических кулинарных пространств. Нет, они не похожи на фуд-корты, которых в Москве много, начиная от русской кухни и заканчивая вьетнамской. Там-то узбекская кухня. Огромные чаны с едой и запахи витают просто волшебные. В Ташкенте на базарах было принято в конце дня раздавать детям то, что не продано. Мы приезжали - и вот у меня уже арбузики, помидорки и персики. Это все мой дом.

А запах дома и определить сложно. Знаете, как в детстве пахнет от мамы… Так и у Ташкента сладковатый, теплый запах. В него окунаешься в аэропорту мгновенно. Есть у меня и свой запах Москвы, в которую мы приезжали с папой. Но он связан уже с метрополитеном.

Испытание общежитием

- Потом было много переездов, много разных домов?

- Кстати, не так много, как кажется. В общежитии в Москве я прожил четыре года. Но какой это был дом! Кстати, совсем недавно я пошел сдавать тест на коронавирус. А клиника как раз находилась неподалеку от Ленкома Марка Захарова. Рядом – Дегтярный переулок, в котором я жил, будучи студентом. Общежитие было шикарное. Здание XIX века, с высокими потолками, с резной лестницей и с бильярдной внизу. И вот мы пошли на родную общагу посмотреть. Она, оказывается, сохранилась, но сейчас там небольшой частный отель. Зашел туда, и у меня мурашки по коже. Спрашиваю: «Подвальчик остался?». Говорят: «Да, там ресторан и вы можете отобедать, если остановитесь в нашем отеле». Я спустился. Потрясающе! А ведь раньше мы там в бильярд играли. Ой, сколько всего пережили! На четвертом курсе я был уже крутой, у меня было две комнаты: проходная и гостиная. Я еще какие-то югославские обои привез из Ташкента.

Вообще, переезжать я ненавижу, и, кстати, из-за запаха чужой квартиры. Да, с моим другом мы снимали жилье, потом у нас появились собственные квартиры, жены, дети. Но переезжать я так и не полюбил. Даже сейчас ремонт не могу начать делать, потому что страшно представить, что вещи нужно из этой комнаты перевезти хотя бы в соседнюю. Для меня это жуть!

- Нынешний дом, в котором вы живете – последний и окончательный?

- Да. Хотя никогда не говори никогда. Но дача у нас очень хорошая. И мы так редко бывали там в мирное время. А весной, когда началась пандемия, перебрались на дачу всей семьей, с сыновьями и их девушками. Скрывались там 3,5 месяца вшестером, и это было замечательно.

Ой, молодежь, оказывается, начинает очень быстро раздражать нас. Знаете, есть пословица: «Хочешь узнать человека, поживи с ним в общежитии». Но ничего. Я считаю, это испытание мы выдержали. Мне подарили тандыр и он работал как доменная печь – не успевал остывать! Нас на самом деле спасло, что мы были вшестером. Друзья в московских квартирах тосковали. Ведь была жесткая изоляция, пропускной режим. Пустая Москва! Такого я никогда не видел. Когда ехал один по улицам, обычно всегда забитым, это было что-то невероятное. Страшно на самом деле.

«Гришковец – мой Чехов»

- Спектакль «Дом» был поставлен к вашему 50-летию, а теперь постановке уже почти 10 лет. Это много для театральной работы?

- Все иностранные студенты, а особенно американские, остаются под сильным впечатлением от нашего репертуарного театра. Когда им говоришь, что спектакль играешь 12-15 лет, они в шоке. А еще что ты в месяц играешь 10 разных спектаклей, что они у тебя в голове сидят и не путаются. Это не проектная система как у них. Там же собрался коллектив на проект, отыграл 30 спектаклей, получил деньги, и все. Будет ли следующий раз? Если позовут. А так – актер на вольных хлебах.

- Спектакль сильно менялся за годы?

- Спектакли Евгения Гришковца меняют акценты со временем. За 10 лет поменялись люди, поменялось отношение к приобретению чего-то своего: у кого-то в лучшую, у кого-то в худшую сторону. Спектакль изменился, оброс нюансами. Так и должно быть.

История, вроде авантюрная: пошел просить денег у друзей на покупку дома, понял, что все отказывают и начал задумываться о жизни. Вообще, я Женю полуиронично, полусерьезно сравниваю с Чеховым. Для меня он Чехов, как когда-то для Станиславского. Они же были друзьями, ходили друг к другу в гости, рассуждали про жен и так далее. И Женя мне читал так же рукописи своих пьес. Хорошая всегда попадает в нашу интонацию, в нашу историю. А Женя этим богат. Смотришь и понимаешь: «Это моя мысль». Это признаки талантливого автора.

А театр – это метафора. Мы в спектакле говорим про дом, но не про стены и стиральную машину, а про понимание дома человеком. Есть там прекрасная фраза: «Ни один человек не говорит «Я пошел в квартиру», все говорят «Я пошел домой». Это не случайно. Это про желание иметь свой дом в понимании чего-то большего, чем отдельная площадь.

Как «взять» зрительный зал

- Вы часто говорите, что публика в театре в первую очередь слышит актеров, а только потом их видит. Какие сегодня интонации преобладают?

- Интонации меняются. В профессиях, где слово играет роль, это очень важно. Действительно, зритель сперва слушает. Если на слух это не воспринимается, если не соответствует тому, что ты видишь, то все… Зритель либо уйдет, либо досидит до конца с ощущением, что его не зацепило. Какие бы красивые декорации ни были, они не спасут. Потому что к красоте мы привыкли, но интонации первостепенны.

Когда Питер Брук (английский режиссер театра и кино - Ред.) писал о пустом пространстве, когда он убрал со сцены за полчаса до премьеры декорации, для него был главным актер. В хорошей драматургии это связано и с текстом.

Игорь Золотовицкий уверен, что хорошая драматургия будет востребована всегда.

Игорь Золотовицкий уверен, что хорошая драматургия будет востребована всегда.

Фото: Александр КАТЕРУША

Чем потряс «Современник» в 50-х годах? Именно интонацией. Люди не думали, что со сцены можно говорить таким современным языком. Но если сейчас мы посмотрим спектакли 1950-х годов, это будет уже не современный язык. Нам надо, чтобы это соответствовало нашему пониманию сегодняшнего дня. Нынешнее поколение выросло на других свободах и возможностях окультуриваться. Это мы под одеялом читали Солженицына, и мама моя боялась, что меня арестуют. А сегодня столько свобод! Но в этом трудность. Как Высоцкий пел: «Мне вчера дали свободу. Что я с ней делать буду?». Сегодня, нажав одну кнопку, можно путешествовать по миру. Поди сегодня с этой информацией справься…

- Мне кажется, зритель более дерганный стал, нервный. Увлечь его внимание нужно еще уметь.

- Да, да! Это была одна из главных задач, которую ставил Олег Павлович Табаков. Мы все - его ученики. Он говорил, что с одной стороны мы должны воспитывать зрителя, просвещать, но, с другой стороны, нужно понимать, что только зритель определяет успех или не успех спектакля. Профессионалы могут сколько угодно говорить о новом искусстве, но если зритель не ходит, если ему неинтересно… Парадокс сегодняшнего времени – природа театра в том, чтобы в театр ходило больше народу, а природа Роспотребнадзора в том, чтобы народу ходило меньше. Но зрителя, конечно, цеплять надо. В этом волшебство театра. Люди приходят после работы, как с другой планеты, о чем-то думают своем, и это нужно учитывать. Нам приятно, когда в конце зрители встают и аплодируют. Мы понимаем: «Они наши, зал взят!».

Необходимость подтекстов

- Я видел вас в Калининграде в спектакле «По По» с Гришковцом. И тогда случилась не то оговорка, не то дружеская подколка, за которой последовала импровизация. Часто себе такое позволяете?

- В системе координат Гришковца это подразумевается. Он сам вышел из импровизационного театра. Это его природа существования. В этом живость, которая театру свойственна. Актеров старой школы МХАТа, которые, к сожалению, уже ушли, я считаю своими учителями. Один из них – Вячеслав Михайлович Невинный, мой старший друг. У меня первая роль во МХАТе была в культовом спектакле «Старый Новый год»: в синем халатике грузчика я должен был занести пианино и уйти. И вот я вынес, мне дали денег, я ушел. В антракте Невинный меня подозвал и говорит: «Ты выходишь на сцену, в тебе 1 метр 96 см росту. Зритель тут же смотрит в программку. Грузчик – Золотовицкий. Пока они тебя найдут, ты уже со сцены ушел. Тебя уже нет». Я говорю, мол, роль такая незначительная: вышел, деньги взял и ушел. А он мне: «Нет! Я тебе деньги даю, а ты головой мотни, дескать, мало. И не спеши уходить, задержись». И зритель поймет, что ты жадина, что ты скряга. Так вот в этом уроке вся природа актерства. Сделать эдакое, чтобы зритель про тебя что-то сразу понял. Это импровизация.

- Вы сказали как-то, что все кризисы социального характера приводят к «энергонакоплению» в культуре.

- Абсолютно. Вообще искусство развивается, когда в обществе случаются какие-то потрясения вроде войны, революции и прочего. Какой «взрыв» был в начале ХХ века, в Первую мировую, в гражданскую войну, в 1920-е годы, в послевоенные годы оттепели. Искусство аккумулирует энергетику общества. Все эти «взрывы» в нашей стране всегда теребили искусство. В театре была природа подтекста. Мы играли «Бориса Годунова» Любимова, «Женитьбу» Эфроса, а в подтексте звучало отсутствие свободы. Важно, чтобы между строк что-то было.

- И сегодня это актуально?

- Конечно. Сегодня можно выйти и условно говоря, сказать, что вот этот вот чиновник – натуральная сволочь. И я против такой прямолинейности примитивной. «Утром в газете, а вечером в куплете» – это не природа театра. В театре сложность должна быть. Когда ты недоговариваешь, а только намекаешь, когда подтекст есть! Это сложнее. А смело сказать о том, что тебе не нравится, с чем ты не согласен – это не театр, это манифест. Поэтому хорошая драматургия будет всегда востребована.

- 2020 стал годом потерь. Недавно ушел из жизни актер Борис Плотников. Не могу не спросить, как поживают остальные возрастные актеры МХТ? Любимый всей страной Андрей Мягков? Ему ведь уже 82 года.

- Андрей Мягков давно уже затворник, не выходит. Я с ним последний раз пересекался на чьих-то похоронах. Есть еще Владимир Александрович Краснов, с которым мы играем в «Доме» - ему 80 лет. Станиславу Андреевичу Любшину, с которым мы задействованы в «Чайке», 87 лет. Ирина Петровна Мирошниченко из дома пока не выходит К сожалению, рекомендации Роспотребнадзора о сотрудниках 65+ в театре не работают. Кто будет играть возрастные роли? Но справляемся.