Людмила Улицкая: Забыла свою жизнь на 90 процентов
Людмила Улицкая, писательница, сценарист.
Фото: Надежда БЕЛОХВОСТИК
О генетике и литературе
«Генетику я выбирала сама, мама у меня была биологом, я с детства любила лабораторию, эти стеклянные пробирочки, это мерцание жидкости в штативах. И когда я поступила в университет, это был первый год, когда кафедра генетики из лысенковской стала классической. Пришли старые ученые, которые принадлежали к первоклассной российской школе генетики, которые были в ссылке, сидели. Это потрясающе интересно, мои университетские годы были счастливые. К сожалению, продлилось это недолго. Через два года нашу лабораторию закрыли. Это было самиздатовское очень ласковое дело, потому что мы попались на перепечатках зловредных книг, но никого не посадили. Но жизнь переломилась у всех.
«Генетика - это безумно интересно. Прорыв случился невероятный. И речь идет о том, что человек меняется, эволюция поменяла свой принципиальный характер. Сегодня эволюция идет на уровне сознания. За этим интересно наблюдать, следить и бояться».
«Я довольно долго не работала. И вернуться в науку не сложилось. Но это важная составляющая моей жизни. Я всегда говорю, что профессия у меня поменялась, а объект не поменялся. Если раньше я, занимаясь генетикой, исследовала человека с биологической стороны, то, когда стала писателем, по-прежнему, в центре моего внимания человек. Есть литература двух сортов: литература идей и литература людей. У меня жизнь сложилась так, что меня больше волнует литература людей. Это не значит, что литература идей не хороша, просто так случилось в моей жизни».
«Моя первая книжка вышла, когда мне было 50 лет. Я очень долго не решалась перейти этот порог. Только в конце 80-х я разослала первые пять рассказов в пять толстых журналов - тогда журнальная литература была самая передовая. И получила пять отказов. Потом все эти рассказы были напечатаны, три даже получили премии за лучший рассказ года в тех самых журналах, которые отказали их сначала печатать».
«Я никогда не была советским писателем. Моя первая книжка вышла в 1993 году во Франции. Так получилось. Это был сборник рассказов «Бедные родственники».
«Под заказ никогда не получалось работать. Могу работать, только когда собственный фитиль горит».
«Сегодня каждая заметная книжка через три месяца переводится на 30 языков. Мир стал жить единой жизнью, как мне кажется».
«Это очень важная и тонкая штука - насколько ты хочешь нравиться. Человеку очень хотелось нравиться - он написал книжку. Она понравилась немногим. Написал книжку попроще - она понравилась большему количеству людей. Так идет скольжение вниз. Читателей становится все больше, а содержания - все меньше. Есть такие писатели, которые в этом достигли большого совершенства. Это меня обошло».
«Эти огромные романы для меня всегда такое испытание и такой смертельный номер! Я еле живая из них выползаю. По своему устройству я человек на короткие дистанции. А роман - это очень длинная дистанция, и под конец я изнемогаю так, что просто не живу. И каждый раз, когда я заканчиваю, говорю: все, больше никогда в жизни я в эту авантюру не влезу. Но приходит тема, и становится ясно, что рассказом или сценарием она не берется.
Написав «Лестницу Якова», я поняла, что, пожалуй, мне больше не о чем рассказать. Но это не значит, что я сижу без дела».
«В юности я писала стихи. И процесс написания стихотворения очень вдохновительный. А когда ты пишешь роман, ничего подобного с тобой не происходит, потому что это очень тяжелая, круглосуточная, я бы сказала, работа. Когда ты спишь, а он в тебе ворочается, когда ты хочешь отдохнуть, а он тебя не отпускает».
«У меня сохранились записные книжки за сорок лет. Я их никогда не открывала, а года два назад открыла и оцифровала. И это оказалось потрясающе интересно, потому что я обнаружила, что ничего не помню. Что я свою жизнь забыла на 90 процентов. Читаю с изумлением какие-то вещи, глубоко-глубоко забытые. И вижу, что на одни и те же грабли я наступаю не два или три раза, а всю жизнь, и на одни и те же.
Осталось пять нерасшифрованных книжек. Думаю, что книга будет интересная. Но не думаю, что я ее опубликую при жизни. Я ее тихонечко делаю и думаю: вот помру - и тогда…
Это тема священного мусора, того, сколько мы за свою жизнь всего накопили. Всего того, что стоит выбросить, и того, что выбросить ни в коем случае нельзя. А можно ли выбросить вообще? Выбрасываешь, выбрасываешь, а оно к тебе возвращается».
«Перечитывая свои записки, понимаю, как это важно - писать. Когда тебе нужно писать, ты начинаешь мучительно подбирать слова, формулировать. Это безумно важный процесс. В этом смысле наша профессия очень важная. Мне читатели часто говорят: «Я тоже так думала, только написать не могла». Эта работа по одежде мысли в слово чрезвычайно полезна для всех. Меня часто спрашивают: писать или не писать? Писать надо всем, это замечательное душеполезное занятие, которое сильно нас очищает. А станешь ли ты писателем - другой вопрос».
О личных границах
«Наташа Горбаневская была моей близкой подругой, но я не вышла тогда на площадь (в 1968 году восемь человек в Москве вышли на демонстрацию против ввода советских войск в Чехословакию - ред.), когда вышла она. Даже представить не могла для себя такой вариант, потому что было и страшно, и невозможно, и не видела смысла. Я была в командировке в Ужгороде и ловила там мух-дрозофил. Когда я вернулась в Москву, все уже прошло».
Я понимаю, что с Наташей на площадь я не вышла бы. Но когда в Институте общей генетики на общем собрании нужно было голосовать за осуждение этих негодяев, я села около двери, чтобы выйти в тот момент, когда начнется голосование. Но умные люди дверь заперли, поэтому мне пришлось пройти через весь зал мимо президиума. Я шла - в красивом костюме, на шпильках - и понимала, что сейчас меня могут остановить. И я знала, что скажу - не буду произносить вслух, но это было грубое слово».
«У каждого человека есть своя граница - граница боли, граница страха. И она персональная, индивидуальная. Но когда ты ее осознаешь, когда сам понимаешь свои возможности, это очень полезно. Сегодня у меня гораздо меньше страха, чем в молодые годы».
«Эта граница чрезвычайно важна. У нас время фантастически интересное. Такого еще не было - было хуже, было лучше. Довольно противно, много вещей, которые вызывают чувство брезгливости и отвращения. Но тем не менее я говорю то, что думаю. Я прекрасно понимаю, что 50 лет назад мой дед был трижды посажен за вещи, гораздо менее дерзкие. Значит, живем и испытываем границы».
«Границы личного страха все время меняются. В детстве человек боится тараканов, во взрослом возрасте - стукачей. А потом перестает бояться и тараканов, и стукачей. Все дело в осознании».
«Эта история с Кириллом Серебрениковым. Я не ожидала, что люди, которые никогда рта не открывали, вдруг они поняли, что уже пора».
О государстве и личности
«Между государством и честным человеком всегда есть борьба - более кровавая или менее кровавая. Государству общество делегирует некие задания: собрать налоги, построить дороги, защитить границы, медицина, образование, старики. Вот те пункты, для чего общество создало этот аппарат. Государству очень удобно, когда человек, как Сталин говорил, является винтиком. А человек, между тем, разнообразен, и чем угловатее устроен, чем больше отличается от среднестатистического винтика, тем сложнее у него отношения с государством. Государство очень нужный механизм, но у него есть фантастическое качество, когда оно начинает работать само на себя и забывает, что оно только инструмент».
«Один человек может сделать очень многое. От нас кое-что зависит».
«Агрессия - качество, свойственное любому живому существу. Если агрессии нет, живое погибает сразу же. Агрессия - один из стимулов эволюции. Но агрессия может быть и опасной. И то, что человечество не может найти ту самую дозировку и все время перешагивает границы допустимого, - ужасно. И здесь чрезвычайно важны культура и образование. Потому что сегодня превратить население миллионного города в биомассу, которая движется по мановению телевизионного знака, довольно просто. Единственное противоядие находится в нас самих: если мы работаем над собой, если пытаемся осознать происшедшее, это значит, что мы надышиваем пространство вокруг себя».
«Думаю, что не страдаю имперскими болезнями. Потому что сама страдаю от отвратительности «старшего брата». Не думаю, что меня можно в этом упрекнуть. Но я об этом подумаю».
О науке и Боге
«Я глубоко убеждена в том, что церковь может быть только гонимая. Когда церковь победительная, ей приходит конец. То, что я вижу сегодня, по крайней мере по телевизору, никакого отношения к церкви не имеет. С другой стороны, если внимательно читать книги, христианство - религия невозможного. Потому что требования, которые предъявляет эта церковь к своему прихожанину, невыполнимы. Можете считать меня расстригой. Меня не очень волнует, примут меня или нет. Но надеюсь, что, когда помру, отпевание все же проведут».
«Я биолог, абсолютный материалист. В микроскоп я смотрела много и видела такую же красоту, как и во всем остальном творении. И каждый раз, когда ты в микроскопе видишь эту красоту, понимаешь, как это изумительно, нечеловечески потрясающе сделано. Это ощущение, что мир, в котором мы живем, создан с великой мудростью, с гениальностью. Человек много чего придумал, но мы только потихоньку начинаем постигать то, что придумано Творцом. И это такое счастье! Если бы я могла выбирать, то снова выбрала бы науку».
О раке
Я из раковой семьи. Моя мама умерла в 53 года. Меня рак настиг, когда мне было 67. Я жива уже семь лет, скоро будет восемь. И на самом деле рак все время побеждается, многие виды рака вполне излечимы. Есть такие формы и такие клетки, которые сегодня не лечатся, но буквально в последний месяц нашли иммунное средство для лечения рака, которое получают из онкологических клеток».