Назвалась хабалкой, соответствуй

Читаю записки годовалой давности и удивляюсь, насколько же все-таки меняется мировоззрение и жизнеположение за каких-то 12 месяцев.

В 22 года, то есть, ровно год назад я взяла в руки клавиатуру и решила написать роман о периоде своего промоутерства. Роман застопорился где-то на трети, а потом и вовсе — забылся. Сегодня открыла непонятный файл в гордо именуемой папке «КНИГИ» и, признаюсь, приятно провела время за чтением… Вот, решила поделиться с вами. Буду выкладывать в колонку частями — как сериал, а потом попытаюсь продолжить и завершитьJ

ПРОМОРОМАН «Из провинциалки в хабалки»

История моей жизни такая же разношерстная как клочья на холке у бродячей собаки. Сейчас мне 22, и у меня есть мужчина, а когда-то мне было 18, и я ломала руки на очередном свидании и вообще хотела лезть под стол, потому что знала, что за разговорами последует первый поцелуй и дальнейшее порочное первое, а этого, страх, как не хотелось. Это сейчас мы с дружищей Максом разгуливаем по книжному и без интереса заглядываем в «Камасутру», потому что все уже испробовано, ну или практически все.

А еще у меня почти есть работа. Она такая сирая и убогая, что работой в полноценном значении слова ее и называть как-то неловко. Я журналист в провинциальном городе, а это значит — низкооплачиваемый неуважаемый специалист, болтающийся от СМИ к СМИ как гов** в проруби. Впрочем, можно обойтись и без «как», потому что в российской журналистике вообще — если ты хочешь получать больше бабла, будь добр — лезь в гов** поглубже и не говори, что не предупреждали. Вот и я лезу и помалкиваю, да и вообще я уже другой жизни не представляю.

Я, когда решила положить судьбу на алтарь писанины, мне тогда было 17 лет, громко подумала: «Свободная журналистика есть! Я буду свободным журналистом! Пусть меня убьют, но правду я людям донесу». Данко, блин. Недавно отработала в заказушной кампании: там один крупный акционер пытался в информационном плане замочить другого крупного акционера, ибо последний хуже и все такое — так мы в газете писали… А на деле — от перестановки мест слагаемых сумма не меняется. Воровал наш оппонент, стал бы воровать и наш заказчик. Но кампанию мы продули, и воровать остался оппонент.

А еще я раньше думала, что мне нужна слава и памятник после моей смерти лет через сто. Чтобы на постаменте были написаны какие-нибудь слезные слова, а я бы сидела в изваянии вся такая тоскливая и задумчивая — поэтесса. Ну да — пишет каждый в 18 лет. Я писала стихотворения и в 19 и в 20 немного тоже писала. Что не строчка, то философия, то противостояние жизни и смерти, любви и…любви, потому что в любовь я верила. Дурдом. Какой, к черту, памятник через сто лет, если мне сейчас не на что холодильник продуктами забить? Сижу бы, голодаю, стишки пишу, а мимо меня заказные статьи пролетают — и все мимо и мимо… И я сижу вся такая тоскливая и задумчивая, и не бронзовая, а живая — что ни строчка, то философия, а в голове: «На что бы пожрать, да у кого денег перехватить…».

Короче, выросла. Хотя мне Мой говорит, что меня еще пеленками пеленать и сухими смесями кормить, но это он скорее самоутверждается. Плевать. Мне есть, что рассказать.

А почему хабалка? Потому что это базарная баба, а такая обо всем расскажет — и о своих похождениях, и о чужих прегрешениях. Так вот…

Первая работа. Когда пять тысяч рублей — великие деньги

Так вот, все началось в 14. Я тогда пошла работать — сначала официантом в детское кафе, через два года стояла промиком в магазине и нахваливала ходячим норковым шубам ароматизированные прокладки с более мягкой поверхностью, чем у конкурентов. А иногда подрабатывала уличным промоутером — впаривала прохожим листовки.

Так меня, благо, мама воспитала. В смысле, она меня не учила прокладками торговать и впаривать листовки, а привила желание быть самостоятельной и в меру независимой. Правда последнее касается только материальной части, в бытовом плане я до 20 лет была очень зависима — тащить на себе в одиночку рекламную кампанию какого-нибудь бренда для меня было легче, чем приготовить банальный борщ.

Когда я работала промоутером, я поняла, что мир не без добрых людей. Я однажды раздавала листовки на улице, как полагается — с улыбкой на лице в промозглый серый день, люди шли мимо и не брали мою чертову макулатуру. И настолько это все мне надоело, что я со злости стала следовать по пятам за каждым прохожим и нудным голосом просила взять листовку.

После трех неудавшихся попыток, снова выбрала себе жертву, прицепилась к мужику и до самого перекрестка нудила ему под ухо, а когда он так и не отреагировал на меня, взяла и высказалась — «да как вам не стыдно, сложно вам что ли — взять эту бумагу и выкинуть ее в ближайшую урну? Я стою тут мерзну, копейки зарабатываю, а вы ноль внимания!» Он остановился, пошарил у себя за пазухой и, не поднимая глаз, сунул мне в руку сторублевку.

Мне потом весь день от этой подачки было тошно. А сейчас понимаю — зарплата тоже подачка, но нам же от нее не тошно, а, порой, даже радостно. Наверное, тогда, уверовав в силу собственного слова, я и решила стать журналистом. Никто из моих знакомых не думал, что можно пойти в первую попавшуюся редакцию и в 16 лет напроситься на должность корреспондента.

Вскоре после моего посещения В.В.Молчанова и его «Машиностроителя» в газете появилась статья за подписью десятиклассницы Вари Александровой. Я стала внештатником. Денег мне не платили, но было приятно видеть свое имя на страницах средства массовой информации. К тому же я продолжала работать промоутером, поэтому минимальный доход в моем кошельке был всегда. У мамы денег не брала ни на что, и даже, когда близился выпускной в школе, было жутко приятно осознавать не то, что вот-вот я получу аттестат, а то, что я сама купила себе шикарное платье и сама заплатила необходимый взнос.

Чертовски приятно зарабатывать в 16 лет пять тысяч рублей в месяц. О, беззаботное время — малолетство! Но вскоре в моей жизни произошло страшное — меня выгнали с работы промоутера, да так, что никому не пожелаешь. Подобное «страшное» потом повторялось с периодичностью в полтора года. С моим характером, стремлением к смене мест и событий я долго не задерживалась нигде. Но прощание с первой работой запомнилось надолго…

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ…