Адик Абдурахманов: «Я больше ничего в жизни не умею делать. Вся моя жизнь – это музыка»

Адик Абдурахманов вспоминает: в детстве мечтал быть военным летчиком

Фото: Валерий ЗВОНАРЕВ

В ноябре Государственному симфоническому оркестру Челябинской области исполнится 4 года. В столь юном возрасте коллективу уже есть, чем гордиться! Поговорили с художественным руководителем и главным дирижером симфонического оркестра нашей области Адиком Абдурахмановым о том, могут ли сто человек музыкантов одинаково мыслить, что значит петь на инструменте и как дирижеру почувствовать реакцию зала?

Ждем Адика Аскаровича в холле Южно-Уральского государственного института искусств имени П.И. Чайковского, в концертном зале которого проходила репетиция Симфонического оркестра. В Челябинской государственной филармонии готовятся к большой премьере, а пропускать репетиции нельзя никак. Спустя минут 15 после того, как разошлись музыканты – вышел из зала и маэстро, попутно решая какие-то вопросы с директором оркестра. Первое, что мы спросили у Адика Аскаровича, уверен ли он, что готов общаться с нами после трехчасовой репетиции? Получили утвердительный и убедительный ответ и с радостью начали расспрашивать главного дирижера обо всем, что нас интересовало.

Фото предоставлено Челябинской филармонией

Адик Аскарович, вы известный человек. Что для вас публичность? Как вы к ней относитесь? Это обратная сторона работы дирижера главного оркестра области или инструмент для продвижения своих идей и концепций?

– Я об этом даже не задумывался. Одно могу сказать: я не тот человек, который стал известен и «нос кверху». Каким я был, таким я и остался. У меня есть принципы, я не декларирую их всем, но пытаюсь придерживаться. В 60 лет я стараюсь быть таким же, каким я был 30 лет назад, когда был молодым музыкантом. Конечно, появилось больше понимания, больше ответственности: за музыкантов, которые рядом со мной, за то, что я делаю. Сейчас я не могу себе позволить выходить на публику без тщательной подготовки: нужно держать планку. Здесь хорошо работает опыт: один раз исполнил так, второй раз – по-другому, а на третий раз – поймал именно то исполнение, которое нужно.

Насчет публичности. Приятно, когда на улице встречаешь незнакомых людей, которые говорят хорошие слова. Иногда напрягает, когда мы с женой приходим в театр, который мы любим и обожаем, и не получается просто провести время вместе. Как раз поэтому в Челябинске мы редко посещаем театры. Раньше было проще: приходил в театр, газетку стелил на ступеньки и спокойно сидел, сейчас так уже сделать неудобно. Хорошо, что у меня очень много друзей и родственников из театральной среды, которые работают в Питере и в Москве. Мы приезжаем на три дня, и за три дня стараемся сходить в театр пять раз, чтобы насытиться кислородом, свежим воздухом. Это мне всегда интересно. Я раньше очень любил музыкальный театр, сейчас уже больше драматический. Стараюсь ходить на все значительные премьеры, заряжаюсь. Сейчас я мечтаю пойти на «Войну и мир» в Театр Вахтангова, но никак не удается. Я смотрю и мюзиклы, и оперные спектакли, люблю Мариинский театр и Михайловский театр, в котором я, кстати, начинал работать.

Возвращаясь к вопросу о публичности, расскажу вам «сказку». Был такой оперный дирижер Евгений Колобов. Он работал в Екатеринбурге, потом в Мариинском театре в Санкт-Петербурге, потом в Москве. В 1991 году Колобов по инициативе Лужкова создал театр Новая Опера. Получил звание Заслуженного деятеля искусств РФ, Народного артиста России. А потом сказал, что ему не нужно никаких званий от государства – должно работать имя. Мысль хорошая, но приходит в голову тогда, когда уже есть свой театр. Иногда быстрее открываются двери, когда есть признание.

Адик Абдурахманов и Денис Мацуев

Фото: Валерий ЗВОНАРЕВ

Если бы я пришел в администрацию города Челябинска с инициативой о создании симфонического оркестра, когда мне было 20 лет, то со мной бы никто не стал разговаривать. Вы же знаете, что 60 лет город Челябинск мечтал о симфоническом оркестре. Мы создавали себе имя, выступали вместе с Сергеем Стадлером, Денисом Мацуевым, Хиблой Герзмавой... В итоге появилось понимание, на кого поставить, кто может это сделать. Конечно, я мечтал, чтобы этот оркестр был, когда мне было 40, сил было больше, но имя безусловно помогает, чтобы какие-то двери открывались легче. Тут еще очень важно, что нам повезло с губернатором Алексеем Леонидовичем Текслером: он креативно мыслит, и его супруга Ирина Николаевна очень многое делает для развития творческой жизни региона.

Вы упомянули, что работали в Михайловском театре в Санкт-Петербурге. Почему вы вернулись в Челябинск?

– В то время в Челябинске была целая команда питерских музыкантов, они меня и переманили, пообещав, что у меня появится своя квартира. Кстати, квартира у меня появилась только в 50, благодаря ипотеке. Когда я только приехал, мы действительно классные вещи делали в Челябинском театре оперы и балета. А через полгода все мои питерские товарищи разъехались. В то время в оперном театре была ситуация такая: играешь хорошо – хорошо, играешь плохо – тоже хорошо. Как бы ты ни музицировал – всем все равно. Я начал придумывать концерты, много работал в филармонии, порой в месяц было по четыре концерта с совершенно разными программами. В Челябинске в то время было много выпускников разных консерваторий, кто-то Петрозаводскую консерваторию окончил, кто-то Новосибирскую..., все они умирали от отсутствия творчества. Так появился камерный ансамбль, потом камерный оркестр.

Да, непростые были времена…

– Такое было время. С «Классикой» мы должны были «продаваться»: чем больше мы играли популярную музыку («Времена года» Вивальди, «Маленькая ночная серенада» Моцарта, «Шутка» Баха), тем больше нас приглашали. Вспоминается случай: мы с известным скрипачом Юрием Волгиным вышли играть концерт, смотрим, а у меня на туфлях подошва лопнула, а у него туфли сбоку порваны. Купить новые возможности не было. Он сейчас приезжает, мы вспоминаем это и смеемся. Но мы не могли не выступать. Если музыкант, который может играть концерты, не играет, то это для него катастрофа.

Фото: Валерий ЗВОНАРЕВ

Как вы стали музыкантом?

– В детстве я о музыке даже не думал, мечтал быть летчиком, военным. Но как-то судьба занесла. У меня брат – музыкант, который почувствовал, что из меня может что-то получиться. Родители отвели меня в музыкальную школу. К счастью, попался педагог от Бога, Липай Николай Маркович, который открыл мне дверь в мир музыки, ведь от первого педагога очень многое зависит. Настоящих учителей не так много. Настоящий учитель как отец. Такой педагог у меня был в консерватории, Никитин Глеб Павлович, я очень ему благодарен. Он понимал, что я был той губкой, которая может все впитывать. Он, действительно, был для меня как родной отец, в творческом плане, духовном.

Нужно пройти долгий путь, чтобы стать музыкантом…

– Однажды меня пригласили выступить перед школьниками 8-9 классов с рассказом о своей профессии. Но я вынужден был отказаться, так как ребятам в средней школе уже поздно об этом говорить. Представьте себе, сколько учится музыкант: музыкальная школа, музыкальное училище, консерватория, вторая консерватория, ассистентура-стажировка. Внук часто удивляется: «Вы все занимаетесь, занимаетесь, столько лет и все занимаетесь». Да, так и есть, мне 60 лет, и я все занимаюсь, мне это интересно, я это люблю. Я больше ничего в жизни не умею делать. Вся моя жизнь – это музыка.

Все музыканты такие?

– Музыканты делятся на две породы: первый вариант – инструмент как лопата, которая добывает деньги. В отпуске, например, такой музыкант инструмент положит и даже притрагиваться не будет. И другой вариант – например, мой брат, ему 75 лет, он все еще занимается, все еще что-то ищет, все еще что-то такое придумывает.

Для многих исполнителей музыкальный инструмент нужен лишь для зарабатывания денег. В таком случае музыкант хорошего уровня зарабатывает хорошо, а музыканту плохого уровня и ничего не заработать. К слову, в нашей сфере много людей, которым не надо музыкой заниматься, большой процент тех, кого просто к музыке подпускать нельзя, хотя они весь путь прошли с детства. Но бывает и такое, что человек – творец, но слишком поздно начал, уже ничего не сделаешь.

Постоянное саморазвитие имеет значение для любой профессиональной деятельности, но для музыканта это особенно важно?

– У музыканта обязательно должен быть «вирус» саморазвития, может быть это самый важный фактор в профессии. У нас есть очень много музыкантов, которые имеют высшее образование, очень мало музыкантов, которые имеют начальное образование. Вроде это простые вещи, а очень значимые. Кроме того, я уверен, что нужно в столичных вузах поучиться, чтобы получить определенный лоск. Иногда выходит музыкант на сцену, и сразу можно сказать, где он учился.

Насчет солистов все понятно, а зачем оркестранту тонкость, гибкость, ювелирность в исполнении – лоск, о котором вы говорите?

– Могу я оркестр просто отпустить, чтобы они сами музицировали? Могу, но только тогда, когда мы тщательно поработали. Не просто ноты, а фраза, мотив. Каждую букву нужно произнести, буквы нужно превратить в слово, а потом и в предложение. Это профессионал слышит. Тонкие материи.

Сейчас в оркестре я занимаюсь, в основном, азбукой: строй, баланс в оркестре, встраивание в общий тон группы, артикуляция, ансамблевые качества, единое понимание музыки. Мы ищем свое звучание и этим нужно долго заниматься.

У вас сейчас в оркестре очень много молодых музыкантов. Зависит ли звучание оркестра от возраста исполнителей?

– Молодые более живые, восприимчивые. Вот, например, сидит Венский оркестр, там половина музыкантов седых, половина – молодых. Оркестр играет хорошо, но для меня не хватает задора. А с молодыми иногда слишком много задора, но мало профессионализма. В нашем оркестре нужно упор делать на профессионализм, а в Венском их нужно «завести», чтобы появилось желание творить. Везде задачи разные.

Фото: Егор ИВЛЕВ

Сто человек не могут одинаково мыслить, им нужен руководитель, который скажет, как нужно. Должен быть тот, в кого они поверят. В оркестре 100 человек-музыкантов с высшим образованием, это стоглавый змей, с которым нужно найти общий язык. Это достаточно сложно. С одной стороны, нужно быть учителем, с другой стороны – психологом, а иногда приходится быть диктатором.

Когда вы переходили с камерного оркестра «Классика» на большой симфонический оркестр, вам не было страшно? Разные группы инструментов и, к тому же, действительно, теперь перед вами уже не 20 человек, а 100?

– Страха я не ощущал, так как имел опыт дирижирования в оперном театре. Духовые инструменты мне близки, я сам флейтист. Со струнными было сложнее. Иногда я сожалею, что не на струнном инструменте играю. К слову, раньше в России было очень хорошее дирижерское образование, особенно в Санкт Петербурге, где были созданы два профессиональных оркестра для обучения дирижеров. Будущие дирижеры выходили за пульт, их преподаватели садились в оркестр и делали замечания по ходу репетиции. В Европе немножко другая традиция. Например, если музыкант, играющий на духовом инструменте, поступает на дирижирование, то его параллельно обучают игре на струнном инструменте. Если он играет на скрипке, то ему предлагают духовой инструмент. Появляется общее представление о специфике игры на инструменте определенной группы.

Работа дирижера предполагает определенную степень и менеджерской деятельности. Вас не отвлекает это от творчества?

– Отвлекает, иногда бесит. У нас в филармонии есть административный отдел, но им надо помогать, подсказывать, объяснять нашу специфику. В любом случае нужно понимать, что главные – музыканты, и мы все вместе должны делать все для успешного выступления, во время которого оркестр дарит людям положительные эмоции и заставляет слушателей «работать душой».

Этим летом симфонический оркестр выступил под открытым небом вместе со звездой оперной сцены Аидой Гарифуллиной. Фото предоставлено Челябинской филармонией

Вы часто играете с приглашенными известными музыкантами. В связи с этим интересен момент взаимодействия с солистами. Оркестр и дирижер – это единый организм, а когда туда внедряется солист, как реагируют оркестранты? Может быть такое, что оркестрантам солист не нравится?

– Я воспитываю оркестр: «Вы молодые музыканты, вам должно быть интересно». Я воспитываю в них чувство радости любому музыкотворению. Денис Мацуев, Борис Березовский, Николай Луганский, Аида Гарифуллина, певцы Большого и Мариинского театров… – все солисты разные, но это музыканты первой величины. Они самые лучшие исполнители в России и мире, играющие гениально, бесподобно. Мы должны быть счастливы от того, что играем вместе.

Фото предоставлено Челябинской филармонией

В студенческие годы я слушал концерт, посвященный юбилею Сергея Рахманинова, с участием Григория Соколова. Он только начал играть и сразу все стало понятно. Он не играл, у меня было такое ощущение, что он просто пел. Прикосновений к клавишам вообще не было, он пел на инструменте. Весь оркестр сразу стал играть и звучать по-другому, а для меня его исполнение перевернуло все ощущение фортепианной игры.

А что нужно музыканту, чтобы состояться в профессии? Недавно среди обучающихся Института искусств проводился ассоциативный эксперимент, результаты которого показали, что основными компонентами творческой деятельности являются талант, вдохновение и труд. А вы в предыдущих интервью говорили, что в музыке должны быть мозги и вкус. Так что же самое главное?

– Соглашусь с Михаилом Чеховым, который говорил, что для людей творческих профессий важны три буквы «Т»: талант, терпение и труд. Это действительно так, но без головы никуда. Бывают очень талантливые, способные музыканты, которые не смогли состояться в профессии. Многое зависит от мелочей. Бывает, что что-то в жизни мешает, очень часто голова подводит.

Ну и конечно, нужны музыкальные способности. Я сильно люблю «ушастых» людей, слышащих. Понятно, что Дмитрий Шишкин был с детства одаренным. Когда ему было 7 лет, мы с ним уже выступали. Я поражался его голове: с любой ноты он мог начать свой концерт. Тогда я задумался, хватит ли ему самодисциплины, чтобы достигнуть совершенства и стать настоящим музыкантом.

Есть ли в вашем молодом коллективе правила, которые музыканты должны соблюдать, кодекс чести?

– Давно думаю сделать большой плакат с надписью: «Выученная партия – это первое приветствие своим друзьям-музыкантам». Оркестранты проявляют уважение друг другу тем, что учат партию дома, а не во время репетиции.

А как вы понимаете реакцию зала, понравилось ли им звучание?

– Когда дирижируешь, то я это просто чувствую, есть какой-то взаимообмен. Зал вместе с оркестром дышит. Всегда чувствуешь, когда зал вместе с тобой.

Сифонический оркестр выступил с Денисом Мацуевым в зале Зарьядье. Фото предоставлено Челябинской филармонией

Интервью сделано в рамках исследования героической парадигмы в лингвокультурном пространстве региона по гранту Российского научного фонда № 23-28-10278.

ЧИТАЙТЕ ТАКЖЕ

Гастроли в Узбекистане и концерты под открытым небом: директор челябинской филармонии поделился планами на новый сезон

Поговорили с Алексеем Пелымским о премьерах и грядущих фестивалях (подробнее)

К ЧИТАТЕЛЯМ

Подписывайтесь на нас во «ВКонтакте» и «Одноклассниках».

Следите за важными событиями в «Яндекс.Дзен» и «Телеграме».

Присылайте новости на Viber и WhatsApp по номеру: 8 904 934-65-77 или на почту kpchel@phkp.ru.